Знаете, в последнее время много у нас стали писать про Михаила Лифшица. И самое главное, пишут о нём теперь всегда только в самом хвалебном тоне. Дескать, великий советский философ, эстетик, энциклопедист, вольнодумец и прочая, и прочая, и прочая…Особенно на этом поприще упорствует журнал «Скепсис» [1].
Там-то уже давно привыкли расточать в отношении Лифшица неумеренные похвалы. Кажется, пройдёт ещё совсем немного времени, и наши «скептики» поставят Михаила Александровича в один ряд с Маркузе и Че Геварой.
Всё это, конечно, не может не удручать.
Разумеется, у всего есть свои причины. В нашей стране уже давно не было по-настоящему великих философов. Начиная со времён сталинизма их место занимали штатные интеллектуальные проститутки. Как следствие, люди у нас настолько привыкли к царящему в стране интеллектуальному убожеству, что теперь любой мало-мальски грамотный публицист с лёгкостью сойдёт в их глазах за великого философа, а то и за пророка или даже мессию.
Вот и Лифшица у нас теперь стараются сделать именно таким пророком.
Что ни говори, Михаил Александрович такого не заслужил.
На протяжении всего периода своего литературного творчества (то есть с конца 1920-х и вплоть до начала 1980-х) Лифшиц последовательно творил свою собственную версию марксизма, очищенную от всякой революционности.
Этот человек не зря избрал областью своей деятельности эстетику, – самую мирную, самую безопасную из всех областей философии. Этим своим выбором Лифшиц добровольно загнал себя в гетто.
Нужно очень хорошо понимать, что для марксизма эстетика является маргинальной областью. Ни Маркс и Энгельс, ни Ленин, ни другие выдающиеся представители соответствующей философии серьёзно вопросами прекрасного не интересовались.
Конечно, Лифшиц на протяжении всей своей жизни старательно доказывал обратное: дескать, и Ленин был сторонником реализма в искусстве, и Маркс хотел написать книгу о Бальзаке…
Для подкрепления своих слов Михаил Александрович старательно собирал цитаты великих об искусстве. Даже соответствующую хрестоматию выпустил. Точнее, не хрестоматию даже, а цитатник.
Приводимые в том цитатнике высказывания, увы, только подтверждают факт отсутствия у классиков марксизма хоть сколько-то целого и структурированного взгляда на искусство.
Да, Маркс и вправду собирался написать книгу о Бальзаке. Да только вот он всё время откладывал работу над ней до лучших времён. Откладывал, откладывал – да так в итоге и не написал.
А почему не написал? Почему откладывал?
Очевидно, не считал это важным. Или по крайней мере думал, что это не настолько важно, как экономический анализ капитализма.
Эстетика была для марксизма маргинальной областью. Равно как и этика.
Лифшиц же ухватился именно за эту маргинальную область, за то, что никому не было нужно и никому не было интересно.
С точки зрения тех задач, которые стояли перед ним как перед марксистом, это – непростительная трусость, граничащая с предательством.
Лифшиц стал свидетелем Великой Октябрьской революции. Он вырос и оформился в бурные двадцатые годы, пережил сталинские репрессии, войну, гонения на космополитов. Ему удалось застать хрущёвскую оттепель, увидеть Пражскую весну, застой, диссидентское движение. Если бы Лифшиц прожил на восемь лет больше реального срока, – он увидел бы и гибель Советского Союза.
Перед этим человеком развёртывались поражавшие воображение исторические картины. Его задача как учёного была в том, чтобы проанализировать их, понять значений каждой из них, а затем в соответствии со своим пониманием действовать.
Но Лифшиц не только не начал действовать, – он и анализировать ничего не стал. Его сердце оставалось глухим ко всему, что происходило вокруг него.
Посудите сами.
Закончилась вторая мировая война. В колониях европейских империй лесным пожаром полыхают освободительные войны. Народы колоний рвутся к независимости. Вьетнамские, малайские, алжирские, кенийские, ангольские партизаны истребляют завоевателей. В Греции вооружённые до зубов отважные коммунисты рвутся к власти. В Колумбии – виоленсия. На Кубе разгорается герилья. В западных странах молодёжь собирается на миллионные демонстрации. Звучат громкие имена новых кумиров: Маркузе, Фромм, Сартр. Потом будут Энслин и Баадер. Студенты захватывают Париж. Президент де Голль бежит из страны. Молодые люди бросают всё становятся городскими партизанами. Из угла слышны выстрелы. Где-то вдалеке глухо грохочут взрывы.
Чем в это время занимается Лифшиц?
Ответ прост: он пишет об абстрактном искусстве! В 1968-м публикуется его работа «Кризис безобразия». В 1974-м выходит «Незаменимая традиция».
Прочитайте эти книги. А затем возьмите выпущенный у нас «Ультра.Культурой» сборник статей Ульрики Майнхоф. Просто для сравнения.
Имейте в виду: эти тексты написаны примерно в одно и то же время. Но сколь же всё-таки велика разница между ними!
Работы Майнхоф – поднимающие на борьбу строки подлинного радикала. Сочинения Лифшица – унылое философствование стареющего ординарного профессора. Пусть даже и советского.
По-хорошему Лифшиц должен был заниматься вовсе не исследованиями абстрактного искусства.
Это, конечно, тоже дело полезное и нужное. Но всё же явно не первостепенное.
Перед Лифшицем стояла задача огромной огромной важности. Он должен был внимательно проанализировать события нашей недавней истории, разобраться в природе советского государства, сделать необходимые практические выводы из этого разбирательства и затем уже начать в соответствии с этими выводами действовать.
Справиться с этой задачей Михаилу Александровичу было по силам. Он имел достаточно сил и времени для того, чтобы выполнить её со всем достоинством. Более того, никто кроме Лифшица, пожалуй, с этой задачей в то время справиться не мог. Ни Сартр, ни Маркузе никогда не жили в СССР. Советский строй они могли изучать только по документам и книгам, далеко не всегда правдивым и полным. Лифшиц же мог наблюдать всё лично, он не был стеснён языковыми барьерами. Его анализ мог бы оказаться подробнее и яснее чужого.
Но этот человек провалил возложенную на него миссию. Точнее, он даже не провалил, а просто отказался от неё.
Причины этого отказа довольно просты. Если бы Лифшиц взялся беспристрастно анализировать советское общество, – он очень скоро понял бы, что русская революция вступила в стадию термидора, что Советский Союз трансформировался в контрреволюционное государство, что советские так называемые «коммунисты» – никакие не коммунисты, что в обозримом будущем грядёт реставрация капитализма и что со всем этим, естественно, надо бороться.
В том, что Лифшиц пришёл бы к таким выводам, не может быть никаких сомнений. Все более-менее умные люди, бравшиеся за анализ советского общества того времени, вне зависимости от взглядов приходили именно к таким выводам. Даже Молотов под конец жизни до всего этого додумался, хотя и был, прямо скажем, не гений.
Лифшиц тоже, скорее всего, смутно ощущал, что всё именно так и обстоит, но сознательно такие мысли гнал прочь и уж тем более не думал о том, как бы начать из распространять. Это был человек осторожный. Всю свою жизнь он опасался как бы чего не вышло, не публиковал никаких работ в самиздате и вообще отличался примерной законопослушностью. Он не стремился бороться с системой. Вместо этого он предпочитал встроиться в неё и хорошо жить, ничуть не заботясь о том, насколько это правильно.
Как и большинство гуманитариев позднего СССР, бороться Лифшиц не умел. Он мог лишь рассовывать фиги по карманам, страшно боясь, что их обнаружат. И хотя он был гораздо умнее большинства этих самых гуманитариев, извинить это его не может. Напротив, ум только усугубляет его вину.
Оно и понятно: с дурака какой спрос? То-то! А вот с умного человека и спрос велик!
Лифшиц не был революционером. Ни по каким критериям его отнести к революционерам нельзя. Он родился в 1905 году, а потому в более-менее взрослом возрасте Российскую империю не застал. Становление его личности происходило в двадцатые годы. Вся его последующая жизнь протекала при советской власти, в сознательное противостояние с которой Лифшиц никогда не вступал.
Этот человек никогда по-настоящему не боролся, и этот очень отразилось не только на его характере, но и на тех идеях, которые он распространял и проповедовал.
Лукач не зря называл его эпикурейцем.
Марксист же (настоящий, а не советский) эпикурейцем быть не может. Он обязан быть киником или стоиком.
Тут нужно сделать небольшое пояснение.
Любой марксист – революционер. Если он не революционер, он уже не марксист.
А революционность питается ненавистью.
Человек посмотрит по сторонам. Увидит, какой ужас вокруг творится. Удивится, ужаснётся – и воспылает ненавистью к той системе, которая весь этот кошмар породила.
Именно так рождается революционер.
Все великие революционеры стали таковыми именно потому, что страстно ненавидели современный им социальный порядок. Из ненависти рождалось действие: эти люди все свои силы отдали на то, чтобы ниспровергнуть действовавшую на тот момент власть.
Доя того, чтобы стать революционером, необходимо глубоко и полно возненавидеть окружающую действительность. Без этого не бывает революционера.
Можно почитать замечательную книгу Франца Фанона – «Проклятьем заклеймённые».
Боже, какая ненависть к угнетателям!
Когда Фанон описывает ужасы колониализма, он просто кипит от возмущения. Точно так же, как и Ульрика Майнхоф, статьи которой пропитаны чудовищной злобой по отношению к капиталистическому обществу вообще и западногерманскому – в частности.
Это же отличает и революционеров (да и не только революционеров, но и прогрессивных деятелей вообще) более далёкого прошлого.
Жан Мелье ещё в восемнадцатом веке открыто провозглашал: все короли, дворяне, церковники, чиновники и буржуа – это угнетатели, паразиты, мироеды, захребетники, эксплуататоры, мошенники, бандиты и убийцы. И все они, конечно, заслуживают смерти в муках.
Можно почитать, что писал Мор об огораживаниях или Кампанелла о порядках современной ему Италии. Можно вспомнить Томаса Мюнцера и других подобных деятелей.
Упоминать здесь про Нечаева было бы излишне. Нечаев – это чистая революционность. Революция как она есть.
Революционера не бывает без ненависти. Лифшиц был всякой ненависти лишён. Именно поэтому он не был революционером. Следовательно, не был и марксистом.
Отсутствие необходимой всякому марксисту ненависти к окружающей его повсюду несправедливости очень заметно в произведениях Лифшица. Оно проявляется во всём: от тематики до стиля.
Возьмём, к примеру, его памфлет «Дневник Мариэтты Шагинян» [2].
Кто, для начала, была эта Мариэтта Шагинян?
В наше время очень немногие смогли бы вспомнить, что это был за человек.
Оно и не удивительно: Шагинян настолько незначительна, всё её творчество до того пошло, убого и вторично, что люди попусту не запомнили её. И правильно сделали. Нечего запоминать всякую дрянь. Она того не заслуживает.
Собственно, писать про такого человека бессмысленно. Критиковать его творчество – тем более.
В молодые годы Шагинян строчила чудовищного качества символистские стихи. Потом встала на сторону революции. Затем восхваляла палачей сталинского режима. Потом поддерживала Хрущёва. Потом Брежнева.
Собственно, этим всё сказано. Говорить о таком человеке даже не хочется.
Шагинян – просто напрочь лишённая ума и таланта женщина. Всё её творчество – ангажированная графомания.
На протяжении всей своей жизни Шагинян делала то, что нормальный писатель и нормальный человек никогда в жизни делать не будет, – отрабатывала заказ.
Разумеется, таких как она – пруд пруди. Трудно сказать, с какого времени существуют такие литературные конъюнктурщики. К моменту изобретения книгопечатания они уже существовали.
Всё, что написала эта женщина, так плохо, что даже не заслуживает внимания. И особенно это касается «Дневника писателя», которому и посвящена статья Лифшица.
Вы можете сами ознакомиться с этой книгой. Нынче она доступна в Интернете.
В глаза вам сразу бросятся дремучее невежество автора, его напыщенная глупость, нелепые претензии на остроумие, дубовый стиль. В сущности, критиковать такую книгу совершенно излишне. Нормальному человеку достаточно прочитать хотя бы десять страниц из неё для того, чтобы понять, что перед ним – написанная исключительно ради гонорара халтура.
Согласитесь, никому в здравом уме не прилёт в голову обрушиваться сейчас на Бориса Акунина или Дарью Донцову?
Все здравомыслящие люди и без объяснений понимают, кто такие Акунин и Донцова. А кто не понимает, тому и объяснять бесполезно. Эти всё равно ничего не поймут.
Однако же Лифшиц непонятно зачем написал этот странный памфлет.
Такова тематика. Теперь пару слов про стиль.
Лифшиц много сделал для оправдания Вольтера в глазах советских читателей. На протяжении всей своей сознательной жизни этот человек старательно защищал известного французского вольнодумца от нападок вульгарных социологов, маркузианцев, сартрианцев и прочих врагов советской родины.
Вольтера Лифшиц уважал. И уважал совсем не случайно.
Этот человек сам многое позаимствовал у Вольтера. Стиль его был совершенно вольтерьянским, и притом вольтерьянским в наихудшем смысле этого слова.
Тут нужно сделать небольшое отвлечение.
Мы должны хорошо помнить, кто такой был Вольтер. Это был добрейшией души человек, весельчак и насмешник. Всю свою жизнь он именно что насмехался над отжившими свой век порядками, над глупостью и невежеством своих современников. Но дальше этого он не шёл.
Этот человек кривлялся и гримасничал, ломал комедию, высмеивал и насмехался, подшучивал и подтрунивал. При всём при этом он продолжал водить дружбу с тиранами, дорожил их вниманием и страшно гордился тем, что венценосные особы проявляют к нему интерес.
Когда императорская армия с невероятным ожесточением подавляла восстание Пугачёва, – Вольтер поддерживал не восставших, но армию.
В религии он держался деизма. Его политическим идеалом был просвещённый абсолютизм, – немного окультуренная версия дворянской классовой диктатуры.
Разумеется, всё это не отменяет ума.
Всё познаётся в сравнении. Давайте и мы сравним Вольтера хотя с тем же Мелье. Что тогда останется от Вольтера?
Вольтер подшучивал над тиранами, но при этом водил с ними дружескую переписку. Мелье призывал тиранов убивать.
Работы Вольтера – это заливистый смех пресыщенного жизнью светского остряка. Сочинение Мелье – пронзительный звон набатного колокола.
Вольтер толковал о просвещении. Мелье призывал к народному восстанию. В этом вся разница между ними. В этом заключается конфликт между этими двумя никогда не встречавшими друг друга учёными.
Когда Вольтер прочитал «Завещание» Мелье, – он пришёл в ужас. Это было слишком. Слишком радикально, слишком революционно.
Подшучивать над тиранами можно. Склонять народ к восстанию – нельзя.
Все мы, конечно, знаем про то, как Вольтер в своё время подредактировал главную работу Мелье: яростного атеиста он сделал сторонником деизма, все слова о ленивых попах, жестоких помещиках, продажных чиновниках и обнаглевших вконец нуворишах убрал.
Вольтер был либералом. Более того, ему суждено было стать духовным отцом всех последующих либералов. Мелье был революционером. И понять друг друга эти двое не могли.
Но вернёмся к Лифшицу. Этот человек совсем не просто так называл Вольтера одним из своих любимых авторов.
Все принадлежащие перу Лифшица памфлеты написаны совершенно по-вольтерьянски.
Возьмём тот же «Дневник Мариэтты Шагинян».
Тему этого произведения мы уже сформулировали выше. Признаем, разгуляться тут особенно негде. Но для большого таланта и на таком вот убогом на первый взгляд материале посильно создать нечто оригинальное и ценное.
В конце концов, Шагинян была очень плохим человеком. Она сыграла немалую роль в травле неугодных во время Большого террора. Вся её литературная деятельность была настоящим вредительством. На протяжении многих лет она прививала советским читателям мещанские, антисоциалистические ценности.
Шагинян – типичное воплощение пролезшей в культуру посредственности.
И это страшно. Страшно то, что такие люди в Советском Союзе были. Потому что именно они его и разрушили.
Казалось бы, тут надо метать громы и молнии.
Но Лифшиц этого не делает. Он не разоблачает Шагинян как литературную шарлатанку. Вместо этого он подшучивает.
Что бы там ни говорили, «Дневник Мариэтты Шагинян» – это не обличительный памфлет, а очень осторожная дружеская критика. Лифшиц иронизирует. Не более того. До открытого сарказма он не поднимается.
В наше время некоторые поклонники Михаила Александровича начали утверждать, что будто бы в этой статье их кумир разоблачает не только Мариэтту Шагинян, но и вообще всю сталинскую интеллигенцию.
Это, разумеется, чушь. Для того, чтобы это понять, достаточно прочитать саму статью. К счастью, она невелика.
Увы, но в этом памфлете нет ничего, кроме дружеских подколов по отношению к Шагинян.
Да, именно дружеских.
Что ни говори, но Лифшиц (равно как и его кумир Вольтер) сохранял хорошие отношения с теми, кого он вроде бы должен был критиковать. Многие годы он тесно общался с Алексеем Лосевым, и этот последний высоко отзывался о нём.
Хотя кто такой Лосев? Это ведь последний философ Серебряного века, известный русский декадент, идеалист, мракобес и церковник. Да, безусловно, очень умный мракобес и церковник, но от этого своей реакционной сущности не утративший.
А Лифшиц ведь защищал его перед лицом официозной цензуры. Когда труды Лосева не хотели публиковать, – именно Лифшиц заступался за них и брал на себя ответственность при их публикации.
Словом, направленная против Шагинян статья Михаила Александровича была совершенно ничтожна по своему содержанию. И бурная реакция советской общественности на её появление в печати свидетельствовала лишь о том, в какое же всё-таки зловонное болото превратилось советское общество, – если и такая мелочь могла вызвать в нём общественный интерес и оживление.
Да и вообще, посудите сами!
Маркузе поднял голос против общества потребления. Фанон боролся с колониализмом. Михаил Лифшиц воевал против армянской писательницы.
Кстати о Маркузе.
Лифшиц его совершенно не понимал. Пожалуй, из всех допущенных Лифшицем ошибок эта самая позорная.
В отличии от многих своих современников, он был знаком с работами великого немца не только в переводе, но и в оригинале. Прекрасно знал он также и Фромма, Адорно, Хоркхаймера и вообще всю Франкфуртскую школу.
Но знать – одно, понимать – другое. Лифшиц великих франкфуртцев не понял [3].
Не понял, вероятно, потому, что и не стремился никогда к пониманию.
Франкфуртская школа, неомарксизм вообще – для Лифшица всего-навсего разновидность вульгарной социологии, с которой он некогда так яростно боролся.
Понимание здесь было, по всей видимости, и невозможно. Ключевые проблемы, волновавшие западных левых того времени, – отчуждение, общество потребления, кооптация всего подлинно революционного капиталистической машиной, контркультура, третий мир, партизанская борьба на периферии и в метрополии, – для Лифшица просто не существовали. Там, где Маркузе или Сартр видели серьёзные противоречия века, Лифшиц не видел ничего.
Вот, к примеру, проблема отчуждения. Для новых левых она – вторая по значимости после проблемы эксплуатации. Собственно, на самой идее отчуждения и строятся все концепции новых левых. Без неё всё это движение было бы невозможно.
Но не так для Лифшица. Он отчуждение просто отрицает. Не существует по Лифшицу никакого отчуждения. Всё это, дескать, бредни и выдумки ревизионистов и путаников марксизма.
Лифшиц писал об отчуждении только в издевательски-критическом ключе. Сам этот термин он всегда окружал кавычками.
В обществе потребления Лифшиц не видит ничего плохого. Контркультура для него – это подлинное антиискусство, новое варварство, омерзительные кривляния. Третьего мира по Лифшицу тоже не существует. Капитализм во всех странах один и тот же, а все рассказы о метрополии и периферии – это выдумки мелкобуржуазных контрреволюционеров маоистов. Партизанская борьба – это терроризм, ликвидаторство, детская болезнь левизны и вообще авангард.
Лифшиц не только Франкфуртскую школу не понял. Не понял он и Сартра. Не понял, конечно, и революционного движения на Западе.
Вы можете перечитать, что Лифшиц писал в своё время о «терроризме». Конкретных людей и организаций он не называет, но из контекста сразу становится ясно, что речь идёт о городских герильях Западной Европы.
Для Лифшица герильерос – взбесившиеся обыватели, декаденты, авангардисты и психопаты.
Тут нужно сделать важную оговорку. Когда я здесь пишу про авангардистов, я не издеваюсь и не сгущаю краски.
Лифшиц трактовал модернизм очень широко. В настоящее время большинство литературоведов относит к этому направлению лишь некоторых авторов конца девятнадцатого и начала двадцатого века. Но советский Вольтер имел своё мнение на этот счёт.
Все, абсолютно все явления культуры Лифшиц делил на две большие категории: классика и модернизм. Всё хорошее, светлое, доброе, гуманное по Лифшицу – это классика. Всё безобразное, тёмное, злое, антигуманное – это модернизм. Это деление распространялось не только на область искусство: оно шло дальше, поглощало политику и сильно затрагивало экономику.
Такие разнородные явления как ницшеанство, фашизм, сексуальная революция, рок-н-ролл, маньяки-убийцы, абстрактное искусство, маоистская «культурная революция», Герберт Маркузе и левый политический терроризм – Лифшиц однозначно относил к модернизму. Наоборот, классические языки, христианство, статуи Микеланджело, марксизм, романы Бальзака, советская власть и социалистический реализм Лифшиц безусловно относил к классике.
Михаил Александрович полагал, что на протяжении многих веков в искусстве господствовала классика. Но потом, примерно во второй половине девятнадцатого века, ситуация начала меняться. На арену вышли модернисты. Сначала их было мало, но численность их росла. В начале века авангард взял верх над классикой и, приняв на время облик фашизма, восторжествовал в некоторых странах. Фашисты были разгромлены, но модернистский дух уцелел и завоевал Америку и Европу. Оттуда он распространился по всему миру, повсеместно уничтожая всё классическое.
К середине двадцатого века в мире осталась лишь одна страна, где классика пока сохраняет свои позиции, – это Советский Союз. Но и туда, и туда пробираются проклятые авангардисты! Вот ещё немного, – они и здесь восторжествуют, и тогда на всей планете настанет вечная формалистическая ночь. Искусственное варварство сольётся с естественным, – и цивилизация погибнет [4].
Думаю, вы понимаете, на сколь зыбких основаниях стоит подобная философия.
Опрокинуть вышеописанную систему нетрудно. В сущности, она даже очень поверхностной критики не выдерживает.
Впрочем, гораздо интереснее узнать, сообразуясь с какими критериями Лифшиц относит те иди другие произведения к модернизму или реализму [5].
Собственно, по Лифшицу реализм – это художественный метод, в основе которого лежит передача действительности в формах самой действительности. При этом в своих произведениях он многократно подчёркивал, что для реализма эти самые формы имеют определяющее значение.
Что всё это значит?
Ну, это значит что школьник в реалистическом искусстве – это именно школьник, а не чёрный квадрат.
Так это выглядит в теории. Когда же Лифшиц доходит до конкретных произведений, начинается что-то непонятное.
Так, он записывает в реалисты Рабле, Свифта и Салтыкова-Щедрина.
Собственно, ничего удивительного в этом нет. Этих писателей на протяжении веков относили именно к реалистическому направлению. Удивляет другое.
Сочинённые этими авторами фантасмагории никак не могут подойти под лифшицианское определение реализма. По Лифшицу любое искажение реальных форм действительности в литературном произведении – это отступление от реализма.
Разумеется, все мы знаем, что великанов не существует, что лошади не разговаривают, а медведи не становятся губернаторами. В своих книгах вышеназванные авторы зверски искажали реальную действительность, создавая на страницах своих книг уродливые гротескные миражи.
Однако же Лифшиц относит их к реализму.
Однако же ещё интереснее здесь то, что таких авторов как Эмиль Золя, Луи-Фердинанд Селин, Джек Керуак или Чарльз Буковски – Михаил Александрович упорно отказывается считать реалистами.
Так, Золя он исключил из числа классиков за то, что он, дескать, описывает жизнь отстранённо, с претензией на беспристрастность. К тому же в его романах так много грубых сцен…
Да, что касается грубых сцен. Поучая писателей-натуралистов, Лифшиц говорит, что настоящий художник не должен выводить откровенные сцены в своих произведениях. В пример своим современникам Михаил Александрович ставит целомудренное по его словам древнегреческое искусство.
Тут нужно сделать важное замечание. Лифшиц был большим знатоком искусства античных эллинов. Более всего он интересовался греческими вазами. Ну, а кто не знает, сколь откровенные сцены подчас на этих вазах изображались.
Очевидно, давая поучения писателям натуральной школы, этот человек лицемерил.
Селин, Керуак, Буковски, Сэлинджер, Хэмингуэй и прочие подобные авторы также не признаются Лифшицем за реалистов. Обоснование простое: их произведения будто бы лишены морали, насыщены человеконенавистнической идеологией, пропитаны пессимизмом и ницшеанством, изобилуют извращёнными эротическими сценами, восхваляют грубую силу и невежество.
Впрочем, что там Керуак?! Для Лифшица даже Михаил Шолохов – и тот проклятый натуралист, подражатель Золя, безыдейный позитивист и эпигон.
Возникает очевидный вопрос: если всех этих людей отнести к реалистам нельзя, – кого же тогда можно?
На этот вопрос Лифшиц отвечать не спешит. Список одобренных авторов оказывается гораздо более коротким, нежели список авторов запрещённых. Образцовыми реалистами названы Томас Манн, Анатоль Франс и Андрей Платонов.
Думаю, любой читавший «Чевенгур» и «Котлован» человек понимает, насколько далёк последний из приведённых здесь авторов от социалистического реализма да и от реализма вообще). Платонов – типичный модернист. Оспаривать это было бы бесполезно.
Про Томаса Манна я здесь писать подробно не буду (статья у нас и так выходит немаленькая). А вот про Франса сказать необходимо.
В качестве образцово реалистического произведения Лифшиц приводил книгу именно этого французского писателя. Речь идёт о романе «Восстание ангелов».
Сюжет этого произведения довольно прост. В доме одворянившегося буржуа д’Эпарвье творится что-то странное. Из огромной семейной библиотеки постоянно пропадают книги. Вскоре выясняется, что ответственность за пропажу несёт некий Аркадий – ангел-хранитель беспутного сына главы семейства. Этот самый ангел начитался в библиотеке древних книг и теперь решил восстать против господа-бога. Он оставляет дом д’Эпарвье, находит здесь, на земле, падших ангелов, и вместе с ними начинает готовить восстание.
Демоны изображаются главными положительными героями. Это добродетельные существа, несущие радость и надежду людям. Сатана напрямую отождествляется с Дионисом. Напротив, христианский бог предстаёт одержимым кровью невежественным чудовищем.
Подготовка к восстанию идёт полным ходом. Изготовляются бомбы и листовки, закупаются электрофорные машины. Наконец, всё готово: ангелы выстроились и собираются штурмовать небо.
За одну ночь до планируемого восстания Сатана видит вещий сон: демоны побеждают, но после победы они сами становятся такими же злыми и жестокими тиранами, какими до этого были прислуживавшие богу ангелы. Дьявол сам занимает место бога, делается таким же злым и жестоким, каким был до этого его предшественник.
Сатана в ужасе просыпается. Он отказывается поднимать восстание и решает, что бесам необходимо остаться на земле. Они должны и дальше помогать людям, а не рваться к власти над небом.
На этом книга заканчивается.
Думаю, вы без труда оцените то, насколько всё-таки реалистичен этот роман Франса. Честно говоря, всё это не тянет даже на магический реализм. Книга имеет многие черты городского фэнтези.
Конечно, во времена Франса последнее не сложилось ещё как жанр. Однако же многие черты его уже наблюдаются в работе известного французского автора.
Честно говоря, по своему духу роман очень похож на «Благие знамения» Терри Пратчетта.
Самое интересное, однако, не это. Анатоль Франс прямо отождествляет готовящих восстание демонов из своего романа с современным ему революционным движением. При этом автор отстаивает идею о том, что революционеры непременно выродятся в том случае, если им удастся захватить власть. Отсюда делается совершенно контрреволюционный вывод: революция не нужна. Напротив, она вредна и опасна. Необходимо отказаться от идеи свержения тирании (хоть земной, хоть небесной) и заняться мирными делами. То есть жрать, кутить да играть на свирели.
В романе есть персонаж-резонёр. Его его исполняет фавн Нектарий. Именно его словами Франс озвучивает своё кредо: золотой век настанет тогда, «когда человечество, сделавшись мудрым, поставит вертел выше шпаги».
Но это ведь не революционная позиция. Это потребительская позиция. И Лифшиц не мог этого не понимать.
Увы, данном случае правда состоит в том, что Анатоль Франс написал глубоко контрреволюционное произведение.
Лифшиц, однако, думал иначе. Роман Франса он называет не только выдающимся реалистическим, но и выдающимся революционным произведением.
Михаил Александрович совершенно серьёзно утверждал, что эта работа стоит на одном уровне с «Человеческой комедией» Бальзака и во всём многократно превосходит «Руггон-Маккаров» Золя.
Всё, как известно, познаётся в сравнении. Прочитайте «Восстание ангелов». Прочитайте «Жерминаль». Думаю, вам сразу станет ясно, кто здесь кого превосходит.
Мы могли бы продолжить наш экскурс в литературоведческие взгляды Лифшица, но делать этого не будем. Статья и без того разрослась, а нам ещё надо сказать про одну важную лифшицианскую идею. Речь идёт о концепции «великих консерваторов человечества».
В тридцатые годы Лифшиц начал пропагандировать представление о том, что будто бы в истории человечества существовали деятели на первый взгляд вроде бы реакционные, но на самом деле глубоко прогрессивные. Среди таковых он называет Шекспира, Бальзака, Достоевского и некоторых тому подобных.
Идея совершенно верная. Нареканий по этой части у меня нет.
Дело в другом.
В настоящее время Виктор Арсланов – единственный ученик Лифшица – активно популяризирует эту концепцию, при этом постоянно указывая на то, что она будто бы является исключительно лифшицианской и кроме Михаила Александровича никто ничего подобного никогда не предлагал.
Это, конечно, чушь.
И тут необходимо сделать важное пояснение.
Дело в том, что эта концепция появилась в творческом наследии Лифшица совсем не случайно. Она выковывалась на рубеже двадцатых и тридцатых годов, когда в СССР шла борьба с вульгарной социологией.
Одержимые революционным пылом ультралевые социологи готовы были вышвырнуть из библиотек всю художественную литературу, не относившуюся к передовой традиции. В том числа, конечно, и Шекспира, и Достоевского.
Для того, чтобы противостоять этой партии тупых и злобных, Лифшиц и выдумал такую теорию.
Однако же это не значит, что на Западе ничего подобного не было. Было.
Так, известно, что Маркузе отдавал предпочтение именно классической литературе. Его любимыми авторами были Шекспир и Толстой, любимыми произведениями – «Ромео и Джульетта» и «Анна Каренина».
Конечно, всё это не мешало Лифшицу называть Маркузе авангардистом, модернистом и проповедником нового варварства.
Сам немецкий философ объяснял значение консервативной реалистической литературы старого времени следующим образом.
В человеке сосуществуют два психологических начала – Эрос и Танатос.
Эрос – это начало жизнеутверждающее. Оно отвечает за стремление к творческой, созидательной деятельности. Если в человеке преобладает Эрос, он неизбежно устремится к искусству, науке, труду, общественно-политической борьбе, безвредным для тела и разума удовольствиям и размножению.
Танатос – это разрушительное начало. Оно отвечает за стремление к деструктивной деятельности. Если Танатос завладевает человеком, этот последний начинает получать удовольствие от того, что доставляет другим боль.
Чаще всего это принимает относительно безобидные формы. Человек говорит всем говорит гадости, орёт на жену и детей, ругается с продавцами в магазинах.
Так чаще всего проявляется преобладание Танатоса.
Но бывают и нетипичные случаи. Если Танатос завладеет человеком полностью, тот может перейти к более решительным действиям. Он уже не ограничивается криками. Ему уже не достаточно довести жертву до слёз. Теперь он пускает в ход кулаки. Он начинает бить своих жертв, доставляя им не только психические, но и физические страдания. Затем ему и побоев становится мало. Он берётся за нож, совершает первое убийство. Затем ещё одно. Потом ещё… Всё, маньяк готов.
Одержимый Танатосом человек может просто ради удовольствие перевернуть мусорную урну, написать на заборе матерное слово, поломать только что высаженное деревцо, разбить витрину или порвать книгу. Разрушение приносит ему наслаждение.
При этом нужно помнить, что одержимый Танатосом человек получает удовольствие не только от разрушения чужих вещей и чужих жизней. Он ведь и самого себя стремится разрушить.
Очень часто одержимые Танатосом люди начинают пить, курить, употреблять наркотики.
Это было предисловие. Теперь к делу.
Традиционное общество (рабовладельческое, феодальное, общество раннего капитализма) жёстко подавляет в человеке его эротическое начало, – его Эрос. Это необходимо для того, чтобы держать членов общества в определённых рамках. Это, в свою очередь, необходимо правящим классам для сохранения своего господствующего положения.
Поскольку человек в таком обществе не может дать своему Эросу полную волю, – он начинает сублимироваться. То есть направлять свою жизненную энергию в те области человеческой деятельности, где контроль общества за индивидом наименее силён. Как правило такой областью деятельности оказывается искусство.
Всю силу своего таланта человек направляет на создание прекрасного. В итоге мы получаем великого художника и его не менее великие произведения.
Именно так по мнению Маркузе творили Толстой и Шекспир. Эти люди жили в совершенно репрессивных по сути обществах. Реализовать себя в другой области, помимо искусства, они не могли или не хотели. Поэтому все силы вынуждены были отдавать созданию своих произведений.
Произведения эти могут быть реакционны по форме, но всегда будут прогрессивны по сути. Так получается из-за того, что сублимация по Маркузе – это одновременно и реакционное, и прогрессивное явление. Реакционна она потому, что является фактически уходом от действительности. То есть это в некотором роде форма эскапизма. Прогрессивна де она потому, что является одновременно с этим и выходом за рамки общественных условностей.
Так по мнению Маркузе обстоят дела в традиционном обществе. Но в обществе позднего капитализма (в обществе потребления) всё происходит несколько иначе.
Традиционное общество даёт человеку очень мало возможностей для реализации.
В Российской империи талантливый молодой человек из низов мог рассчитывать в лучшем случае на место гимназического учителя или инженера-путейца где-нибудь в далёкой провинции. Стать министром или губернатором он не мог.
Отчасти это, конечно, было плохо. Отчасти, наоборот, хорошо.
Талантливые молодые люди понимали, что бюрократической карьеры им не сделать, а потому смело шли в науку (как Циолковский), в литературу (как Гаршин), в революцию (как Нечаев).
Впрочем, для нас в настоящее время не то, куда именно они шли. Гораздо важнее другое. Для того, чтобы самореализоваться, – эти люди должны были отвергнуть окружавшее их общество, выйти за его рамки. Только тогда они могли состояться в личностном плане.
Если бы они подчинились логике существовавшего тогда общества, – они бы духовно погибли. Потому что логика гласила: не думай ни о чём, только о карьере, про науку, искусство и социализм – забудь. И если бы эти люди пошли тогда на поводу у общества, – не было бы у нас ни великой русской литературы, ни Октябрьской революции, ни покорения космоса.
Ещё раз: если бедняк хотел реализовать себя в традиционном обществе, он должен был это общество отвергнуть.
Совсем другое дело – общество потребления. Оно предоставляет человеку широкое пространство для самореализации. Даже если ты родился в не очень богатой семье, здесь ты можешь стать хоть кем. Ты можешь стать известным писателем (таким как Стивен Кинг или Джоан Роулинг). Можешь сделаться профессиональным спортсменом мирового уровня (как Дэвид Бекхэм или Криштиану Роналду). Возможно, ты станешь даже президентом (как Билл Клинтон или Барак Обама).
Главное – для того, чтобы воспользоваться всеми этими возможностями, ты должен принять логику окружающего тебя общества. Если ты хочешь реализовать себя, ты должен подчиниться общественному мнению. Тогда (если ты и вправду талантлив) ты действительно многого добьёшься.
И в этом заключается главная ложь общества потребления. Ложь эта состоит в следующем. Поскольку само это общество репрессивно, реакционно и тоталитарно, – реализовать себя в его рамках невозможно.
Подлинная самореализация всегда связана с общественно значимым делом. Если ты стал великим хирургом и спас много жизней, – ты самореализовался. Если ты написал выдающуюся книгу, которая ещё много веков будет вдохновлять людей и толкать на подвиги, – ты самореализовался.
А если ты обобрал кучу людей и стал олигархом, – ты не реализовал себя. Напротив, ты зарыл свой талант в землю. Зря прожил жизнь. От тебя ничего, кроме вреда, человечество не получило. И кому ты нужен такой?
Потребительское общество предоставляет своим членам довольно большую свободу в обмен на их лояльность.
Возьмём то же писательское ремесло. Человек пишет книгу. Несёт в издательство. Там его хвалят, предлагают ему контракт. Он соглашается, подписывает.
Выходит его первая книга. Её раскупают. Он пишет вторую. Приносит издателю. Тот смотрит и говорит: то вычеркнуть, это вычеркнуть, а затем печатать.
Выходит вторая книга.
Тогда издатель говорит автору: хватит уже писать про людей! Напиши-ка лучше про драконов, про принцесс эльфийских! И человек пишет. Одну книгу, потом вторую… Вот и пропал писатель.
Именно так погиб Стивен Кинг. Именно так погиб Пелевин.
Потребительское общество засасывает в себя всё, что только попадается ему на глаза. Засасывает, пережёвывает как следует, переваривает, а затем исторгает.
Большая литература, настоящая, подлинная, не может существовать в рамках потребительского общества. Она может развиваться вне его пределов. И то необходимо следить, чтобы общество её не засосало. Оно ведь такое, – твоего мнения не спрашивает.
Идём дальше. В потребительском обществе неизбежно расцветает то, что Маркузе назвал десублимированной сексуальностью.
Тут нужно пояснить. У нас очень многие думают, что Маркузе отождествлял сексуальность с творческим началом в человека. А следовательно, одобрял её как таковую.
Это совсем не так. Его мысль была куда глубже.
В человеке есть творческое начало (Эрос). В своём чистом виде оно непременно будет иметь и сексуальное выражение. Но в условиях репрессивного общества, когда человек вынужден подавлять свою сексуальность и потому прибегает к сублимации, – творческое начало может иметь подчёркнуто асексуальное выражение.
Прекрасным примером такого целомудренного выражения сублимированной сексуальности является классическая русская литература.
Но сексуальность далеко не всегда бывает связана с Эросом.
В любом репрессивном обществе неизбежно появляется и тёмная, некрофильская (по Фромму) сексуальность. Такая сексуальность есть проявление Танатоса.
Разница между этими двумя вилами сексуальности очевидна. Любой здравомыслящий человек сразу же заметит её.
Когда юноша и девушка по обоюдному согласию проводят вместе ночь – это светлая, животворящая сексуальность. Когда маньяк насилует, а затем убивает девушку – это сексуальность тёмная, танатическая.
Такая тёмная сексуальность существует во всех странах мира начиная со времён появления классового общества. Но только в обществе потребления она расцветает пышным цветом и приобретает невиданный доселе размах.
Разумеется, не всегда танатическая сексуальность приобретает такие дикие формы, как изнасилование. Она может носить и более мягкий характер. Однако же такая сексуальность всегда будет глубоко деструктивный характер. Она может облекаться в более или менее агрессивные мачистские формы, в садомазохистские и другие сексуальные извращения.
Маркузе считал, что распространения танатической сексуальности в современном обществе – это явление по своей сути глубоко деструктивное, реакционное и враждебное для левых.
И разумеется, разгул десублимированной сексуальности ничего общего не имеет с задачами сексуальной революции. Напротив, он враждебен ей и противостоит ей так же, как фашизм противостоит социализму.
Лифшиц всего этого не понимал. Описанный выше разгул он принял за сексуальную революцию.
Можно было бы ещё много всего сказать про Лифшица. Можно было бы упрекнуть его в том, что он совершенно не понял революционного смысла работ Фридриха Ницше. Или в том, что не заметил очевидно модернистских приёмов у русских реалистов девятнадцатого века (хотя бы у того же Гаршина). Мы могли бы поставить ему в упрёк то, что он в своих письмах Арсланову яростно защищал Шахназарова и прочих подобных ему бюрократов от науки – будущих предателей советской Родины [6].
Всё это можно было бы сделать.
Вот только зачем?
Думающим читателям и без того всё будет понятно.
Разумеется, всё это не значит, что Лифшица не надо читать. Напротив, читать его очень даже надо. В том числе и молодым леворадикалам. При всей своей ограниченности о некоторых вещах он пишет весьма толково.
- См., к примеру: Как читать Михаила Лифшица? // Алексей Лагурев // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_3734.html (дата обращения: 25.08.2020.). «Почему я не модернист?» Михаила Лифшица // Илья Смирнов // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_2501.html (дата обращения: 25.08.2020.). Мих. Лифшиц и абстрактный марксизм (полемика по поводу рецензии Д. Потоцкого) // Алексей Лагурев // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_3587.html (дата обращения: 25.08.2020.). Марксизм, который не надоел // Дан Потоцкий // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_3562.html (дата обращения: 25.08.2020.). Дитя модернизма // А. Б. // «Скепсис» URL: https://scepsis.net/library/id_3738.html (дата обращения: 25.08.2020.). См. также В. А. Арсланов Михаил Александрович Лифшиц. М.: Российская политическая энциклопедия, 2010.
- Мих. Лифшиц. Дневник Мариэтты Шагинян. Новый мир. 1954. № 2. С. 206-231. // Гутов.ру URL: http://www.gutov.ru/lifshitz/texts/dnevnikm.htm (дата обращения: 25.08.2020.).
- Непонимание и откровенная ненависть не мешали, однако, Лифшицу воровать у Маркузе ценные идеи. Так, лифшицианская концепция «человека-саламандры» – не что иное как переделанная и ухудшенная маркузианская идея «одномерного человека». См. Мих. Лифшиц. Карл Маркс и современная культура // Гутов.ру URL: http://www.gutov.ru/lifshitz/texts/kmarxiskult.htm (дата обращения: 25.08.2020.).
- М. А. Лифшиц Что такое классика? М.: Искусство, 2004.
- М. А. Лифшиц, Л. Рейнгардт Незаменимая традиция. М.: Искусство, 1974.
-
М. А. Лифшиц Письма В. Досталу, В. Арсланову, М. Михайлову. 1959-1983. М.: Grundrisse, 2011.
Точка зрения авторов статей на портале leftblock.org является их личным мнением и может не совпадать с мнением редакции портала.